облако тэгов
Этим летом на русском языке впервые вышел роман автора "Дептфордской" и "Корнишской" трилогий Робертсона Дэвиса с любопытным названием "Убивство и неупокоенные духи". Несмотря на широчайшую известность в родной Канаде, у нас Дэвис знаком далеко не всем, даже среди любителей литературы. Что это за профессор-англофил с толстовской бородой и почему на его книги стоит обратить внимание — рассказываем не очень коротко, но по возможности ясно.
Пусть не все, но многие дороги в канадской культуре XX века так или иначе приводят к имени Робертсона Дэвиса. На некоторых стезях (вроде оперы) он лишь небольшая остановка, на других (литература) это целый город с уникальной архитектурой и весьма своеобразными жителями. За свою долгую и насыщенную жизнь родившийся в 1913-м Дэвис успел написать с десяток превосходных романов, побыть студентом Оксфорда, главным редактором провинциальной газеты и даже со-основателем колледжа. Родился же он в семье сенатора Уильяма Руперта Дэвиса, приехавшего в Канаду из Уэльса. Робертсон Дэвис был третьим сыном, и появился на свет он в городке Темзвилл, что стоит на реке Темзе близ Лондона – канадского Лондона. Это колониальное двоемирие Канады явно наложило отпечаток на Дэвиса: его литература во многом напоминает классическую литературу Англии, а стиль нередко сравнивают с диккенсовским.
В конце 1940-х Дэвис начал писать пьесы (и даже оперные либретто), но активно занимался этим только в последующие десять лет: по словам самого писателя, в какой-то момент пьесы, которые ему нравилось создавать, просто вышли из моды – как и в большой прозе, в драматургии он был сторонником стиля XIX века. Театр же с самого детства был для него важной составляющей мира: родители были заядлыми театралами и каждый увиденный спектакль в подробностях пересказывали домашним. По словам знакомых, Дэвис дал себе зарок: если до 40 лет он не сможет написать пьесу, которую поставят в Англии, он будет писать романы. Постановки так и не случилось, благодаря чему в 1950-х свет увидела его первая трилогия The Salterton Trilogy, и карьера большого писателя завертелась.
Обложки The Salterton Trilogy:
Сам будучи профессором, Дэвис как будто немного играл эту роль: серьезный вид, костюм с иголочки, платок в нагрудном кармане, аккуратно уложенные волосы и окладистая, но щеголеватая борода. Его черно-белое фото вполне могло бы встать в ряд с фотопортретами Диккенса, Гюго, Толстого и Санта Клауса. Дэвис, очевидно, любил производить впечатление на окружающих, будь то коллеги, студенты или читатели: в его книгах присутствует все та же щеголеватость, а временами даже некоторая кокетливая вычурность, которой не ждешь от современной литературы. Впрочем, вполне возможно, что это была лишь еще одна роль, которую Дэвис с удовольствием играл на протяжении всей жизни: по его собственному признанию, в молодости он хотел стать актером, но вовремя понял, что способностей у него недостаточно. Вот и пришлось стать сначала помощником театрального режиссера, а потом и постановщиком собственной многообразной карьеры, которую на просторах Канады, как оказалось, бывает очень непросто построить.
Дэвис сетовал, что написанные канадскими авторами книги и пьесы не имеют успеха в самой Канаде, пока ими не восхитится сосед – США. Канадская публика, говорил он, ждет одобрения американской, прежде чем похвалить что-то самой. По словам писателя, это касалось и его собственных романов: пока их не одобряли американские критики, канадские энтузиазма не выражали. Вероятно, это один из ключей к пониманию ситуации с канадской культурой, которая почти не показывается из-под крыла старшего брата. Мы редко слышим что-то о канадских режиссерах, писателях, художниках – а если и слышим, то нередко принимаем их за граждан соседней страны: кто помнит, что голливудские монстры Джеймс Кэмерон и Дени Вильнёв родом из Канады? Или что насчет Уильяма Гибсона и Стивена Эриксона? Да и Маргарет Этвуд с Элис Манро точно не стоит забывать.
Самого Робертсона Дэвиса нередко принимали за англичанина. Намеренно ли писатель поддерживал вокруг себя этот ареол английскости? Сам он во время разговора со студентами, записанного в университете Торонто, укорял канадцев, и в особенности канадских театральных критиков, в слепой вере англичанам. Мол, все, что скажет английский критик, просто немыслимо подвергать сомнению: «Мы, канадцы, любим класть голову на плаху и приглашать кого-нибудь ее рубить». По этой логике, его собственные годы в Британии, обучение в Оксфорде и работа в старинном лондонском театре должны были возвысить его в глазах публики буквально до уровня бога – возможно, это в какой-то мере и произошло.
Анекдоты, которые Дэвис рассказывал про канадскую культуру, неплохо обрисовывают ситуацию. К примеру, в 60-х он написал пьесу, спектакль по которой должны были играть на открытом воздухе. Была написана музыка, распределены роли, готовы оформление и костюмы – но спектакль был отменен по решению местной администрации из-за дороговизны установки сидений.
Интересно, что в этом же разговоре со студентами, запись которого проводилась в 1971 году, обсуждался только театр, ведь в то время Дэвис был гораздо больше известен как драматург. К тому времени на свет только-только появился роман «Пятый персонаж», открывающий знаменитую «Дептфордскую трилогию», и до выхода «Корнишской трилогии» было еще десять лет – а вот пьес было уже больше десятка, и некоторые из них в свое время пользовались большим успехом. Так, спектакли по пьесе Fortune My Foe, написанной в 1949-м, сыграли более 150 раз – для Канады того времени очень весомый результат.
Канадские критики выказали «Пятому персонажу», скажем так, некоторое недоверие. По словам Дэвиса, так произошло из-за их нежелания признавать, «у Канады есть некая глубина духовной жизни, о которой они не любят вспоминать». Под этим подразумевалось, что в Канаде 70-х не очень-то принято говорить о проблемах, назревших в обществе, и политическом кризисе, который в итоге обязательно должен повлечь за собой новую волну искусства. А кризис возник серьезный: в 1970-м в Квебеке боевики леворадикальной организации похитили и позже убили вице-премьера Квебека Пьера Лапорта. В стране начались волнения, проходили митинги, в Оттаву даже были введены войска, и тогда же впервые в истории страны в мирное время было введено военное положение. Несмотря на весь эскапизм своих книг, Дэвис жил отнюдь не в отрыве от происходящего в реальной жизни – и эта реальность находила своеобразное отражение в его историях. Слова Дэвиса о новом повороте в культуре оказались пророческими, как минимум, для него самого. Вышла «Дептфордская трилогия», а за ней и «Корнишская», и в течение буквально нескольких лет Робертсон Дэвис закрепил за собой звание одного из главных литераторов Канады.
Вопрос, причислять ли прозу Дэвиса к фантастической литературе, вероятно, навсегда останется открытым. Если говорить формально, фантастические элементы там есть: скажем, в романе «Что в костях заложено» фигурируют ангел и даймон, так что чистым реализмом его вроде бы не назовешь. Но в то же время сомневаться в реальности происходящего заставляет и кое-что другое, а именно ощущение сказочности, которое писатель каким-то образом привносил в свои книги – что-то вроде магического реализма. "Корнишская трилогия", начинающаяся с романа «Мятежные ангелы», с первых страниц погружает читателя в уютный и действительно сказочный (по-другому, честное слово, не скажешь) мирок колледжа Святого Иоанна и святого Духа, который его обитатели между собой называют «Душком» — кто любовно, кто пренебрежительно. И сам «Душок», и квартиры почившего коллекционера-мецената Фрэнсиса Корниша напоминают то волшебный замок, то магическую школу, то берлогу хоббита, а описание немного бестолковой академический жизни сразу вызывает в памяти «Заповедник гоблинов» Клиффорда Саймака. В «Корнишской трилогии» нашла отражение академическая карьера самого Дэвиса, которая в какой-то момент довольно тесно переплелась с литературной. Тепло, вызываемое книгами Дэвиса – одна из важных причин читательской любви.
Зарубежные обложки "Корнишской трилогии":
Второй же аспект, который способен привлечь даже весьма избирательных читателей – это невероятная эрудиция Дэвиса, с помощью которой он наполняет свой мир деталями. И это касается не только его познаний в искусстве: у Дэвиса хватает и знаний о других профессиях, и житейской мудрости. Это отчасти объясняется годами усердной журналистской работы (неожиданные задания, неординарные люди и необходимость разбираться в любых вопросах), отчасти его академической карьерой (исследования, исследования и еще раз исследования). Ну и нельзя не упомянуть об упорстве, с которым ему, вероятно, приходилось добывать всю необходимую информацию: никакого интернета, только библиотеки и личная работа с источниками.
Но при всем обилии мелочей и широчайшем кругозоре автора, книги Дэвиса язык не повернется назвать ни перегруженными, ни сухими. Они полны жизни, причем жизни его собственной: не один раз он переносил на страницы когда-то полученные им сильные впечатления. К примеру, есть важнейший эпизод из жизни Робертсона-ребенка, который он, будучи взрослым, включил как минимум в две книги – это его первое в жизни воспоминание. В романах «Мантикора» и «Что в костях заложено» есть моменты, когда главные герои описывают детское воспоминание о красном пионе в летнем саду – и оба раза Дэвис мастерски встраивает эту сцену из своей жизни в нужный контекст. Другой пример, тоже из детства – появление в «Мантикоре» так называемой домашней внутренней ванны доктора Тиррела, некоего поистине адского аналога клизмы, которым регулярно мучили как самого Дэвиса, так и его героя. И да, почти одновременное появление на страницах романа пиона и клизмы вполне свойственно Дэвису с его лукавым юмором.
С юмором у Дэвиса отличные отношения с детства. Мать Флоренс была, по его воспоминаниям, очень ироничной женщиной, и часто вместо прямого ответа или просьбы поддразнивала сыновей. Эта манера общения явно передалась и Дэвису и прочно вошла в его книги: ирония и сатира стали важными атрибутами его авторского стиля.
Зарубежные обложки "Дептфордской трилогии":
К настоящему моменту «Азбука» выпустила важнейшие в творчестве Дэвиса «Корнишскую» и «Дептфордскую» трилогии, а также начала выпуск его последней незаконченной «Торонской», которая открывается романом «Убивство и неупокоенные духи». До своей смерти в 1995 году Дэвис успел закончить всего два романа из этой трилогии (второй, «Чародей», выйдет в «Азбуке» осенью этого года). Такая традиционная троичная структура основана вовсе не на линейности сюжета: книги из одной трилогии при желании можно читать в любом порядке, они от этого не пострадают. Но прочитать их в полном отрыве друга значит лишить себя возможности наблюдать за удивительным взаимопроникновением этих историй, срастающихся, как корни рядом стоящих деревьев. Их объединяют и герои, и обстоятельства, и микровселенная, фрагмент за фрагментом собранная Дэвисом – несмотря на то, что интонация и стиль повествования в книгах одной трилогии могут серьезно разниться.
Обложка "Дептфордской трилогии":
«Пятый персонаж», с которого можно начинать отсчет нового этапа в творчестве Дэвиса, первым из романов в полной мере демонстрирует его отношение к реальности и фантазии, героям и архетипам, мифам и сказкам. В 50-60-х Дэвис серьезно увлекся Карлом Густавом Юнгом, как когда-то в молодости увлекался Фрейдом – отсюда и интерес писателя к архетипам, сновидениям и вообще бессознательному. Собственно, даже на новый путь в творчестве он вступил после нескольких «говорящих» снов, а расшифровывать сны он был мастак. Впрочем, в случае с «Пятым персонажем» бессознательное подкинуло картинку, которую даже не нужно было расшифровывать – только записать.
В течение пары лет Дэвис то и дело представлял себе заснеженную деревенскую улочку, на которой мальчишки играют в снежки. Один запущенный со злостью снежок попадает не в соперника, а в проходящую мимо женщину – поскользнувшись, та неудачно упала, и это падение навсегда изменило жизнь участников происшествия. Так начинается «Дептфордская трилогия» (от названия вымышленного городка Дептфорд), и уже в первой сцене нам так или иначе представлены герои трех романов: об одном расскажут напрямую, другие будут фигурировать в роли родителей в будущих историях. Как и в случае с другими книгами Дэвиса, пересказ сюжетов не имеет особого смысла: в них будут присутствовать богачи и ученые, фокусники и политики – но все они станут частью дэвисовской вселенной, второстепенные детали которой ничуть не менее интересны, чем центральная линия.
Обложка "Корнишской трилогии":
«Корнишская трилогия», появившаяся в 80-х, устроена по тому же принципу, хотя центральное событие, подобное роковой зимней игре, здесь выделить сложно. На его роль можно поставить смерть мецената Фрэнсиса Корниша, но это было бы несправедливо: от это момента сюжет не только развивается вперед, но и пятится назад, в насыщенную биографию Корниша. Кем был он сам, и какое влияние на его коллег и потомков окажет оставленная бесценная коллекция? При чем здесь назойливые священники и прекрасные аспирантки? Сюжетных линий много, и все они, как ветви и корни баобаба, хаотично растут от фигуры Корниша. "Корнишская трилогия" имела серьезный успех за пределами Канады, а второй ее роман "Что в костях заложено?" попал в шорт-лист Букеровской премии.
Роман «Убивство и неупокоенные духи», открывающий возможную «Торонтскую трилогию» завязывается вроде бы и трагически, но на деле самым водевильным образом. Обманутый муж, неверная жена, неудачно (или как раз удачно) замахнувшийся любовник – вот вам универсальный рецепт появления неупокоенного духа. И как всегда бывает с книгами Дэвиса, эта завязка захватывает читателей уже на первой странице – да что там, в первом абзаце романа. Ныне неупокоенный Коннор Гилмартин появляется также в романе «Чародей». Учитывая, что третий роман там и не был написан, потенциальное их объединение в «Торонтскую трилогию» — лишь версия, которую, впрочем, поддержал издатель Дэвиса Дуглас Гибсон. В «Чародее», кстати, появляются не только персонажи из «Убивства»: есть небольшой привет и от героев «Дептфордской трилогии».
Книги Робертсона Дэвиса – это и театральные, и музыкальные, и университетские романы. Все, что для него было важно в жизни, находило отражение в книгах, когда реалистично, а когда и гротескно, но с неизменной любовью к героям и обстановке. Сказать, что Дэвис был непроходимо-интеллектуальным писателем, нельзя, но и беллетристом его точно не назовешь. Он писал о реальности, но при этом видел в ней особую магию, которую переносил на страницы. В общем, как и любой крупный писатель, Дэвис выходил за рамки жанров и направлений: в первую очередь, потому что он хотел не просто описывать действительность – он хотел и в книгах оставаться собой, и вместе с этим был немного актером. Вот и мелькает до сих пор в его романах неуловимая фигура автора, вселяющегося то в одного, то в другого персонажа, и с лукавой улыбкой глядящего на сотворенный им мир.
